Твердая рука - Страница 44

Новая рука означала возвращение к нормальному человеческому состоянию.

Никто не считал меня идиотом и не жалел, как прежде, заставляя Сжиматься от страха и презрения. Никто не делал мне скидок и не испытывал неловкости, опасаясь сказать что-нибудь бестактное. Дни, когда я был полным инвалидом, вспоминались как подлинный кошмар. Я часто испытывал благодарность к злодею, избавившему меня от этих мук.

С одной рукой я ни от кого не зависел.

Без обеих рук...

"Боже, — взмолился я. — Не думай об этом. «Ибо нет ничего ни хорошего, ни плохого, это размышление делает все таковым». Однако Гамлет не сталкивался с подобными проблемами.

Не помню, как я провел ночь, утро и первую половину дня, но в шесть часов сел в машину и поехал в Эйнсфорд.

Если Дженни там, подумал я, притормозив и спокойно припарковавшись во дворе, я сразу вернусь в Лондон, во всяком случае, поездка отнимет у меня какое-то время. Но вокруг никого не было, И я прошел в дом через пристройку, соединенную с ним длинным коридором.

Я застал Чарльза в маленькой гостиной, которую он называл кают-компанией.

Он сидел один и перебирал свою любимую коллекцию рыболовных наживок.

Он оторвал от них свой взгляд. Не удивился. Не выразил особой радости. Не стал суетиться, хотя я никогда не являлся к нему без приглашения.

— Здравствуй, — сказал он.

— Здравствуйте.

Я остановился, он посмотрел на меня и подождал.

— Мне захотелось с кем-нибудь побыть, — проговорил я.

Он искоса, сухо улыбнулся.

— Ты захватил с собой на ночь белье?

Я кивнул.

Он указал на поднос с напитками.

— Угощайся. И налей мне, пожалуйста, розового джина. Лед на кухне.

Я принес ему напиток, он наполнил свой бокал и сел в кресло.

— Ты приехал что-то мне рассказать? — спросил он.

— Нет.

Он улыбнулся.

— Тогда поужинаем. И поиграем в шахматы. Мы перекусили и сыграли две партии. Он легко выиграл первую и посоветовал мне быть повнимательнее. Вторая после полутора часов кончилась ничьей.

— Уже лучше, — прокомментировал он. Спокойствие, которое я не мог обрести в собственном доме, понемногу приходило ко мне во время общения с Чарльзом, хотя я знал, что оно восстановилось в основном благодаря его такту и атмосфере большого, словно выпавшего из времени, старого особняка, а вовсе не потому, что Я поборол сомнения усилием воли. Как бы то ни было, впервые за десять дней мне удалось как следует выспаться.

За завтраком мы обсудили планы на предстоящий день. Он собирался отправиться на стипль-чез в Тоучестер, в сорока пяти минутах езды на север.

Чарльз выступал там распорядителем и очень любил эту почетную должность: Я рассказал ему о Джоне Вайкинге и соревнованиях по полету на аэростатах, а также о посещении клиентов на букву "М" и «Антикварной мебели для всех». Его улыбка, как всегда, выражала смесь удовлетворения и удивления, словно я был создан им и начал оправдывать ожидания. И не без оснований — ведь именно он посоветовал мне заняться расследованиями, и когда мне что-то удавалось, он тоже считал себя победителем.

— Миссис Кросс сообщила тебе о телефонном звонке? — поинтересовался он, намазывая тост маслом. Миссис Кросс была его экономкой, и я с уважением относился к этой сдержанной, работящей и отзывчивой женщине.

— О каком телефонном звонке?

— Кто-то позвонил нам сегодня в семь утра и спросил, здесь ли ты. Миссис Кросс ответила, что ты спишь и она позднее передаст, но этот человек сказал, что еще позвонит.

— Может быть, мне звонил Чико. Он не дозвонился домой и догадался, что я поехал к вам.

— Миссис Кросс сказала, что он не назвал себя. Я пожал плечами и взял кофейник. Наверное, ничего срочного, а иначе он попросил бы меня разбудить.

Чарльз улыбнулся.

— Миссис Кросс спит в бигуди и с кремом на лице. Она никогда не зашла бы к тебе в семь утра, да и к себе бы ни за что не пустила. Ты ей нравишься. Она говорит, какой приятный молодой человек, и повторяет это всякий раз, стоит тебе здесь появиться.

— Да, ради Бога, пусть говорит.

— Ты вернешься сегодня к вечеру? — осведомился он.

— Еще не знаю.

Он сложил свою салфетку и поглядел на нее.

— Я рад, что ты вчера приехал. Я посмотрел на него.

— Да, — ответил я. — Вы хотели, чтобы я это сказал, вот я и говорю. И я вполне искренен. — Я немного помедлил, подыскивая простейшие слова, способные выразить мою признательность. Нашел. И произнес их:

— Это мой дом.

Он смерил меня быстрым взглядом, а я вымученно улыбнулся, смеясь над собой, смеясь над ним, смеясь над целым миром.

Хайлейн оказался величавым старинным зданием, плохо сочетавшимся с постройками века пластика. Сам дом становился доступным для посетителей, как возбужденная, перезрелая девственница, лишь несколько раз в год, но парк постоянно сдавали в аренду для соревнований и гастролей цирков или для праздников вроде сегодняшнего. Однако при въезде спешащую отдохнуть публику могло привлечь лишь немногое. Организаторы, видимо, не позаботились о рекламе, и я не заметил флагов, не услышал сентиментальных песенок и не увидел ярких афиш, которые можно было бы прочесть на расстоянии в десять шагов. Короче, ничего шумного и показного я не обнаружил. Поэтому меня даже удивило, что на площадки парка устремились толпы зрителей. Я заплатил за вход и резко притормозил, примяв траву. Мне удалось припарковать «Шимитар» на стоянке.

Машины, приехавшие вслед за мной, аккуратно обогнули газон.

Там было несколько наездников, деловито трусивших рысцой по дорожкам, но в дальних уголках, рядом с ярмарочной площадью, царила тишина, и никаких аэростатов я поблизости не углядел.