— Все они, — произнес он, — снизятся до пяти тысяч футов и останутся где-то под воздушными трассами. — Он вновь искоса взглянул на меня. — Вы сами видите на карте. Там помечены воздушные трассы, по которым летят самолеты, а также обозначена предельная высота для аэростатов. Мы не должны сталкиваться с самолетами.
— И лететь по воздушной трассе на высоте одиннадцать тысяч футов запрещено?
— Сид, — с улыбкой откликнулся он. — А вы неплохой парень.
Джон Вайкинг нажал рычаг, пламя взревело и перекрыло наши голоса. Я в очередной раз попробовал определить местность по карте и грубо ошибся, потому что мы полетели еще скорей и явно отклонились на юго-восток. Когда я оглянулся, аэростаты скрылись из вида.
После затянувшейся паузы Джон Вайкинг сообщил мне, что болельщики, помогавшие взлететь другим аэростатам, следуют за ними по шоссе в машинах и встретят их, когда те приземлятся.
— Ну, а как же мы? — поинтересовался я. — За нами кто-нибудь следует?
Неужели за нами с земли наблюдают Питер Раммилиз и двое наемников, неужели они едут в нашем направлении и готовы наброситься на меня за сотни миль от парка? У меня даже мелькнуло в голове, что, следуя своим курсом, мы оказываем ему услугу и приближаемся к его дому, благо Кент находится как раз на юго-востоке.
Джон Вайкинг опять по-волчьи оскалил зубы и сказал:
— Ни одна машина на свете сегодня за нами не угонится.
— И вы на это рассчитывали? — воскликнул я. Он посмотрел на альтиметр.
— Пятнадцать тысяч футов, — проговорил он. — На этом мы и остановимся.
Знакомые летчики предсказали мне, что сегодня я возьму эту высоту. Пятьдесят узлов по ветру на пятнадцати тысячах футов, вот что они сказали. Держитесь, Сид, приятель, и мы приземлимся в Брайтоне, Я подумал о том, как мы двое стоим в корзине высотой до талии каждому из нас, а шириной в четыре фута и нас поддерживают теплый воздух и териленовые волокна. Мы в пятнадцати тысячах футов над землей и летим со скоростью пятьдесят семь миль в час, совершенно не чувствуя ее. Да мы оба сумасшедшие, пришел я к неутешительному выводу.
С земли мы, наверное, кажемся темным пятнышком. Ни одна машина за нами не угонится. Я улыбнулся Джону Вайкингу с не меньшим удовольствием, чем он мне, и мы оба расхохотались.
— Можете ли вы поверить? — сказал он. — Наконец я нашел человека, который не делает в штаны со страха.
Джон зажег еще одну сигарету, а затем перенес шланг горелки с опустевшего баллона на новый. Откручивая и заново прикручивая вентиль, он не выпускал сигарету изо рта, продолжая искоса поглядывать на меня сквозь дым.
Его любовь к риску не шла ни в какое сравнение с моей. Мчаться на лошади во весь опор и перелетать вместе с ней через барьеры ему, наверное, было бы просто скучно. К тому же, с горечью подумал я, это осталось для меня в прошлом.
Теперь, когда я пытаюсь одурачить людей, пригрозивших расправиться со мной и лишить меня обеих рук, мне безопаснее находиться рядом с сумасшедшим воздухоплавателем, пропаном, сигаретами, приключениями высоко в небе и тому подобным.
Я увидел на карте, что мы летим прямо к воздушному пути, ведущему к аэропорту в Гэтвике. Там с шумом взлетали и садились на землю большие самолеты, не ожидавшие столкновения с Круглыми и легкими аэростатами, незаконно проникшими на их трассу. О чем и сказал Джону. Он только пожал плечами.
— Все нормально, — проговорил он. — Мы больше не станем менять высоту и пролетим так еще полтора часа. Пусть нас подгоняет только ветер. Если вам не по себе, то, я полагаю, от недостатка кислорода. — Он вынул из кармана шерстяные перчатки и надел их. — Вам холодно?
— Да, немного. Он улыбнулся.
— У меня кальсоны под джинсами и два свитера под курткой. А вы, наверное, просто замерзаете.
— Спасибо за заботу. — Я встал на карту и засунул правую руку в карман.
Джон Вайкинг тут же заметил, что протез не реагирует на холод.
Он принялся возиться с горелками, потом посмотрел на часы, на землю, на альтиметр и, очевидно, остался доволен ходом событий. После этого с некоторым недоумением взглянул на меня, и я понял, что он размышляет, как я очутился на поле и зачем он мне понадобился. Время для подобных вопросов уже настало.
— Я приехал в парк Хайлейн, чтобы встретиться с вами, — сказал я. — Я имею в виду, с вами лично.
Он изумленно уставился на меня.
— Вы что, читаете мысли?
— Немного. — Я вынул руку из кармана и опустил ее в другой, достав оттуда книгу о навигации. — Я хотел спросить вас об этом. На форзаце написано ваше имя.
Он нахмурился и открыл книгу.
— Боже правый, а я-то гадал, куда она могла исчезнуть. Как она у вас оказалась?
— Вы давали ее кому-нибудь почитать?
— Не думаю.
— Хм, — проговорил я. — Если я опишу вам одного человека, сможете ли вы сказать, что знаете его?
— Валяйте.
— Ему двадцать восемь лет, — пояснил я. — У него темные волосы, приятная наружность. Он очень веселый, обожает шутки и розыгрыши, любит девушек, на редкость общителен, носит нож на ноге под носком и, по всей вероятности, мошенник.
— О, да, — ответил он и кивнул. — Он мой кузен.
Его кузен, Норрис Эббот. Что он натворил на этот раз, требовательным тоном осведомился Джон, а я вместо ответа задал ему новый вопрос: а что он вытворял раньше?
— Он не раз подделывал чеки, за которые платила его мать.
Где он живет, спросил я. Джон Вайкинг не знал. Он встречался с ним, лишь когда Норрис неожиданно являлся к нему, по обыкновению без денег. Он был голоден и мечтал, чтобы его покормили.
— А где живет его мать?