Синдикаты расширяли круг людей, непосредственно связанных со скачками, и спорту это шло лишь на пользу. Они также делили расходы на тренировки на небольшие доли, и это уже шло на пользу владельцам. Так создавались синдикаты миллионеров, шахтеров, группы рок-гитаристов и завсегдатаев пивных. Любой человек, начиная с тетушки Фло и кончая предпринимателем, мог Стать членом синдиката, и задача Эдди Кейта была достаточно скромна — проверять, внесены ли в списки хозяева лошадей, и выяснять их подлинные фамилии.
— Меня интересуют вовсе не зарегистрированные владельцы, — сказал я. — Нам нужно разобраться с остальными.
Мы направились в Танбридж-Уэллс и уже миновали Кент, Танбридж-Уэллс место в высшей степени респектабельное. Убежище для отставных полковников и дам, играющих в бридж. По статистике преступлений Танбридж-Уэллс постоянно занимал одно из последних мест. Однако рядом с этим городком жил Питер Раммилиз, который, по словам информатора Лукаса Вейнрайта, был активным членом всех четырех подозрительных синдикатов, хотя его имя нигде не фигурировало.
— На Мэсона, — задумчиво произнес я, — напали и избили его до полусмерти на одной из улиц Танбридж-Уэллса.
— Он еще мне рассказывает.
— Чико, — спросил я, — ты не хочешь вернуться в Лондон?
— А ты что, получил предупреждение? Я помедлил минуту, ответил:
— Нет.
А затем разогнал машину и свернул, не снижая скорости.
— Знаешь, Сид, — сказал он, — нам не стоит ехать в Танбридж-Уэллс. С этим типом нам ничего не светит.
— Ну и что ты думаешь делать? Он промолчал.
— Нам надо ехать, — решил я.
— Ладно.
— Мы должны выяснить, что интересовало Мэсона, но сами спрашивать не будем.
— Кто он такой, этот Раммилиз? — полюбопытствовал Чико.
— Я с ним ни разу не встречался, но слышал о нем. Он фермер, разбогатевший на махинациях с лошадьми. В Жокейском Клубе его не зарегистрировали, а на целом ряде ипподромов таких, как он, даже к воротам не подпускают. Он пытался подкупить чуть ли не каждого — от главного распорядителя до конюхов, а когда не мог подкупить, начинал угрожать.
— Не слабо.
— Недавно двух жокеев и тренера лишили лицензии, потому что они брали у него взятки. Одного жокея выгнали с работы, и он совсем свихнулся. Целыми днями околачивался у ворот ипподрома и просил милостыню.
— Я его, кажется, видел, и ты с ним недавно разговаривал.
— Верно.
— И сколько ты ему дал?
— Ты никогда не догадаешься. — Ты просто соришь деньгами, Сид.
— Но он же просил: «Подайте Христа ради», — отозвался я.
— Понимаю. Я сейчас представил, как ты берешь взятку у этого барыги.
Такая, я тебе скажу, картинка, закачаешься.
— Во всяком случае, — заявил я, — нам сейчас нет дела до четырех лошадей Питера Раммилиза или того, как он их заполучил (а уж тут без взяток не обошлось). Нет, нам надо узнать, как об этом пронюхал Эдди Кейт и почему он молчал.
— Правильно.
Мы въехали в предместья Кента, и тут Чико проговорил:
— Ты знаешь, почему нам в общем-то везло в работе, как только мы с тобой объединились? — Почему же?
— Потому что все эти негодяи с тобой знакомы. Я имею в виду, они знают тебя в лицо, по крайней мере, многие. И когда они видят, что ты суешь свой нос в их дела, то начинают беситься — совершают одну глупость за другой, раскрывают карты, а нам только того и надо. Они перед нами как на ладони, и нам понятно, что они будут делать дальше. А не суетись они, нам бы ни черта не удалось, точно тебе говорю.
Я вздохнул и сказал «надеюсь», и подумал о Треворе Динсгейте, подумал и тут же оборвал ход, своих мыслей. Без рук человек не может вести машину.
Выбрось это из головы, выбрось, а не то у тебя начнется размягчение мозга, твердил я себе.
Я дернулся, слишком быстро отодвинулся в угол и заметил косой взгляд Чико, но ничего не ответил.
— Сверься по карте, — посоветовал ему я. — Займись чем-нибудь полезным.
Мы без труда отыскали дом Питера Раммилиза и въехали во двор маленькой фермы. Казалось, что предместья Танбридж-Уэллса обтекали ее, как морские волны, не нарушая царящего в ней покоя. Там стоял добротный, белый, трехэтажный фермерский дом. Рядом с ним мы заметили современную деревянную конюшню и огромный, продолговатый амбар. Никаких признаков особого преуспевания мы не обнаружили, но и бедной эту ферму никто бы не назвал.
Вокруг ни души. Я нажал на тормоз, мы остановились и стали выбираться из машины.
— К какому входу, парадному? — осведомился Чико.
— Нет, к заднему, мы же на ферме.
Не успели мы пройти пять или шесть шагов, как во двор амбара выбежал маленький мальчик и, затаив дыхание, бросился нам навстречу.
— Вы приехали со «скорой помощью»? Он задержал свой взгляд на мне, затем посмотрел на машину, и его лицо сморщилось от напряжения и досады. На вид ему было около семи лет. Обычный мальчик, в брюках для верховой езды и рубашке с короткими рукавами. Подойдя поближе, я обратил внимание на его заплаканное лицо.
— Что случилось? — спросил я.
— Я позвонил и вызвал «скорую помощь». Уже давно.
— Мы можем помочь, — предложил я.
— Мама, — пояснил он. — Она лежит вон там и не может проснуться.
— Проведи нас и покажи.
Крепко сбитый мальчишка с каштановыми волосами и карими глазами не мог оправиться от испуга. Он снова бросился в амбар, а мы, не теряя времени, последовали за ним. В нескольких шагах от двери мы поняли, что это не обычный амбар, а нечто вроде зала для верховой езды. Полностью отгороженное пространство двадцати метров в ширину и тридцати пяти в длину с окнами на крыше. Пол от стены до стены был засыпан ярко-желтой стружкой.